СЕКУНДОМЕР НЕВЗОРОВ
Андрей ВАНДЕНКО и Евгений ДОДОЛЕВ
("Московский комсомолец" 19 сентября 1992)
Это интервью мы провели на пару, вопросы обдумывали вместе.
Евгений Додолев в течение четырех лет собирал досье о «Секундах» и даже опубликовал материал размером в газетную страницу под названием «В Невзорова стреляли только раз» («МК» от 5 января 1990 года). Но Андрей Ванденко в Питер вынужден был поехать один. Так получилось, что соавтор почувствовал, что еще одну встречу с надменным Секундомером не перенесет...
Поездке предшествовала неделя переговоров с НТК «600». Для того чтобы встретиться с Невзоровым, сегодня одного желания мало. Александр Глебович с некоторых пор избирателен в знакомствах и контактах. Потребовалось ходатайство поддерживающей постоянную связь с «Секундами» Тамары Шениной, жены находящегося в «Матросской Тишине» по делу ГКЧП Олега Шенина. Впрочем, и поручительство Тамары Александровны позволило только открыть обитую железом дверь с номером 422 и шифрозамком в телецентре на Чапыгина, 6, в СПб. Лишь попасть в помещение НТК «600», но не более.
Александр Глебович, старательно не глядя в сторону Ванденко, бросил как бы в пространство: «А мы еще посмотрим». Затем Невзоров, упорно продолжая не замечать Андрея, щелкнул фразой в сторону пресс-секретаря «Секунд» Людмилы Щукиной: «Ебелдоса мне подсунули?» (для непосвященных: ебелдос — это не из инфернальной лексики, а всего лишь один из неологизмов, полюбившихся Невзорову. Сия аббревиатура расшифровывается просто: Ельцин — Белый дом — Свобода. По первым буквам слов. Есть еще забелдос — защитник Белого дома. Собздик — Собчак защитник демократии и конституции и т. д.).
Московский журналист молча попивал кофеек, предложенный ему Щукиной, которая всем видом старалась смягчить резкости сурового патрона. А тот, накинув знаменитую кожанку, по пути к выходу наконец снизошел до нескольких слов:
— Ну вот что... Приходите часов через пять. Сейчас у меня дела, съемка.
— Может, и я с вами?
выражение лица Невзорова на язык слов можно было перевести примерно так: «Непроверенных, темных личностей в разведку не беру». Дабы не оставалось никаких сомнений, Александр Глебович сурово добавил:
— Должен предупредить, что все услышанное вами в НТК является нашей служебной тайной, разглашению не подлежащей. Мы за вами будем следить.
Признаться, кроме многоэтажных разрядов отборного мата, которыми уснащал свою речь Невзоров, практически ничего похожего на служебную тайну в «Секундах» услышано не было. Но на богатства русского разговорного вряд ли можно поставить «секундовский» гриф ДСП. Если уж политики привселюдно не стесняются загибать в три колена, чего уж матерому зубру репортажа кокетничать?
...Вернувшись на Чапыгина через пять часов, гость-журналист узнал, что за это время некто неизвестный по телефону угрожал взорвать к чертовой бабушке «весь этот бордель под названием телецентр». Группа «600 секунд», естественно. оказалась на месте предполагаемого взрыва. К счастью, обошлось, тревога была ложной. Но впрыскивание адреналина в кровь подействовало на настроение Невзорова, и после небольшого пристрастного допроса корреспондент «МК» наконец был допущен в «кабинет» Александра Глебовича, а точнее, в закуток, вычлененный из общей комнаты.
Здесь, среди мешанины разнообразной видеотехники, кольчуг, палашей, портупей и стягов «Наших», и было позволено включить диктофон. Сначала Невзоров грозился уделить не более получаса, говорили же, пока не закончились кассеты. Вряд ли интервьюируемому было так уж интересно отвечать на вопросы. Для него важнее Показать, кто тут главный, за кем решающее слово. На протяжении всего разговора в комнате присутствовал главный режиссер «Секунд» Михаил Ермолов. Он почти безмолвствовал, но казалось, что Михаил Михайлович главный режиссер не только «Секунд», но и поведения самого Невзорова...
Прежде чем дать расшифровку беседы, нужно объяснить, почему мы оставили без изменений наиболее крутые и образные выражения Александра Глебовича. Конечно, можно смикшировать, олитературить какие-то фразы, будь это случайной оговоркой, неудачно сорвавшимся словом. Но Невзоров специально говорил ТАК, значит, он хотел, чтобы его увидели именно ТАКИМ. Смотрите же.
ТЕМ САМЫМ ОТ ЗАМУДОНЦА
— Поскольку в разговоре о журналистах вы все время оперируете местоимениями «ваше» и «наше», можно сделать вывод, что себя вы к проституткам, вынужденным продаваться властям, не относили и не относите?
— Конечно, нет. В желании лизать чинушам меня никто не может заподозрить.
— И все-таки: за что вы так не любите своих коллег?
— Понимаете, для того чтобы быть моим коллегой, надо быть репортером не меньшим, чем я. Фигур же такого масштаба, к сожалению, я больше не знаю. Поэтому с коллегами вокруг у меня плохо. Я их не вижу.
Конечно, есть уважаемый мною Урмас Отт, есть, скажем так, не то чтобы уважаемый, но все же заметный Станислав Говорухин. Последнего я, кстати, не люблю. Между прочим, он в большей степени секундовец и репортер, чем кинорежиссер. То, что он делает, это чистое телевидение, чистая публицистика, и у меня ощущение, что этот сдвиг в мировоззрении произошел у Говорухина oт слишком внимательного изучения «600 секунд». Если вы смотрели фильм «Так жить нельзя», то у вас наверняка должно было возникнуть ощущение, что перед вами сильно развернутые «Секунды». Поэтому этих двоих я еще могу назвать коллегами. Вне зависимости от отношений, существующих между нами. Этот суперэстонец Урмас, националист паршивый, вызывает тем не менее у меня огромное уважение, потому что я знаю, что в трудную минуту он всегда придет мне на помощь.
Так что с немногочисленными коллега-
ми у меня все в порядке, а что касается разного рода телевизионной мелюзги, так ее судьба меня вообще не интересует.
— А газетчики? С ними что не поделили?
— И среди газетчиков у меня много друзей. Среди настоящих газетчиков. Я ненавижу борзописцев из изданий, которые сделали ставку на пропаганду разрушающих государство и общество идей. Идей насквозь преступных и в общем-то известных. Это все говно прошло уже свои перегонные кубы, выпаривалось с 1903, с 1906 года, когда была объявлена какая-то свобода совести. Уже тогда это дерьмо стало выплескиваться во все стороны. Было такое в нашей истории один раз. Это. кстати, описывается в известной хорошей книге «Протоколы советских мудрецов». Там прямо указан путь дестабилизации общества – через прессу.
— «Протоколы советских мудрецов»? Вы не ошиблись?
— Советских, советских. Автор — Климов. Очень рекомендую к прочтению. Книжица несколько параноидальная, есть там постоянная зацикленность, кто педераст, а кто нет. Лучше на это внимания не обращать и пропускать мимо глаз, но там, где Климов пользуется документами, раскрывающими тактику разрушения общества, есть вещи очень любопытные. Так делалось и в Вавилоне, и во Франции в XIV веке. И смута 1612 года была предварена примерно такой же идеологической обработкой, как и сейчас.
ПОЧТИ ПО СТАНИСЛАВСКОМУ
Когда один из авторов этого материала в последний приезд Виталия Коротича с ним встречался, то задал ему несколько вопросов специально для этой публикации. И поэтому не включил эти ответы в текст интервью «Час Жлоба» («МК» от 22 августа с. г.). Воспроизводим по диктофонной записи.
Вопрос. Что вы можете сказать о Невзорове?
Ответ. Он может быть. Мне он не нравится чисто по-человечески, не нравится потому, что врет. Я имею в виду «врет» по Станиславскому. Когда режиссер смотрит на актера и говорит: «Не верю!».
Вопрос. Вы не считаете, что Александр Глебыч сделал ставку на идею конфронтации? Что он будет оппозиционным к любому правительству?
Ответ. Я считаю, что Невзоров страдает от колоссального комплекса неполноценности. Как бывший врач я могу это четко сказать. Потому что он нуждается в каждодневном самоутверждении. Если ему чего-то не хватает, то это — спокойного достоинства. Спокойного достоинства в изложении своих страстей. Он суетлив, он бегает. И он иногда безответственен в том, что он делает. Невзоров никогда не будет лидером. А судя по всему, он хочет быть лидером. Пока ничего, на базе чего он может людей объединить, я у него не вижу.
Вопрос. Мой знакомый философ Энн Эйр утверждает, что автор «600 секунд» уже готовый вождь, что за ним пойдут если не миллионы, то сотни тысяч, что Невзоров «знает, как надо».
Ответ. Все вожди говорили, что они знают, как надо. Его главный тезис, что ему не дают высказать, как надо. Вот сегодня в «Комсомольской правде» опять напечатано пресловутое письмо. (Там печатаются платные объявления.) Это объявление жулика. Он пишет, что я, мол, помогу вам заработать миллион. Пришлите мне 100 рублей по такому-то адресу. А потом он вам пришлет письмо, что вот так и надо зарабатывать. На дураках. Это тот же самый Невзоров! Он человек не глупый. Несчастный, глубоко несчастный. Человек истеричный, взвинченный. С ним работать очень трудно. Я не хотел бы только одного, я в общем-то приветствовал бы его как личность, что всегда дорогого стоит, я приветствовал бы его как человека, имеющего свою позицию, если бы не несколько вещей. Во-первых, передача «Наши», которая была бесспорной инсценировкой. Это плохо. Он может заблуждаться, он может врать от добрых намерений, не понимая, что врет, он может передергивать, но инсценировать?! Это ай-ай-ай. Горчаков когда-то печатал записи Мейерхольда. И Мейерхольд говорил, что в одной из пьес у какого-то драматурга времен Эсхила был так натурально показан пожар в Афинах, что люди в зале падали в обморок, их выносили. Этого драматурга подвергли остракизму и изгнали из Афин. И Мейерхольд говорит, что, если бы «я был там, я бы тоже голосовал за изгнание, потому что это была сентиментальная эксплуатация человеческих страданий». Это очень точное определение.
Если вам сегодня показать ребенка, которому отрубили руку или ногу или пробили глаз пулей, конечно, вы будете плакать. Но это еще не является осмыслением событий. Вот тут я возвращаю Невзорова к ленинской теории познания. Первое — взгляд на объект, потом — осмысление объекта. Он иногда до осмысления не поднимается. И когда он рассказывает о том. как три мальчика взялись за руки и выскочили в окно, не поднимаясь до осмысления, то становится банальным уголовным хроникером. И в какой-то степени — провокатором. Потому что, экстраполируя эту трагедию на Собчака, на правительство, он грубо передергивает. Короче говоря, я считаю, что это журналист бесспорно талантливый. Но бесспорно эгоцентрический, бесспорно несчастный, бесспорно обреченный очень на короткий период своей журналистской судьбы.
Такие репортеры не бывают в благополучной стране, в устроенном обществе.
«НАСРАТЬ!»
— «Независимая газета» опубликовала вашу историю болезни...
— Когда меня сумасшедшим назвали?
Кто такой автор этой самой заметки? Можете меня сейчас расстрелять, но я при всем желании фамилии его не вспомню. Придет какой-нибудь козел, возьмет лист бумаги, сдрочит на него, размажет пальцем, а я, по-вашему, должен вглядываться, как легли капли или как он завитушки размазывал? А тут этот, блядь, козел сопли свои тиснул через газетенку, растиражировал. Это его собачье мнение, до которого мне нет дела. Какой-то шпингалет, никто в этой профессии и вообще — НИКТО, позволяет высказывать обо мне свое мнение. Да и хрен с ним, господи! Насрать!
— А то, что в антиневзоровской кампании особенно усердствуют именно быв
шие комсомольские издания — «МК», «Собеседник», питерская «Смена» — вы как-то можете объяснить?
— Я бы мог отделаться фразой, что такова обычная тактика перевертышей, но это то, над чем мне и задумываться не хочется. Я не сильно анализировал, почему вонь дачных сортиров отличается от смрада вокзальных уборных. В парашу я не нюхать хожу. Меня абсолютно не колышет, какими мотивами руководствуются мои злопыхатели. Я выше этого. Кто меня любит, тот останется со мной, а кто нет... Что ж. пусть изучает концентрацию вони в толчках.
— Если вся эта писанина вам безразлична, к чему заводить аккуратненький альбом с вырезками публикаций об НТК, который показывала Щукина? Кстати, последним подклеено сообщение издательства «Палея» о том, что вас пытались похитить.
— Мать-перемать! Какое еще похищение? Не знаю я никакой «Палеи». Подвалил ко мне однажды бородатый, не очень трезвый мужчина и говорит: «Я — «Палея». Отвечаю: «А я Невзоров». Мужчина стушевался и разговор продолжать не стал. Все! Сообщение о своем похищении я услышал по радио, поскольку у нас запрещено в редакции читать ебелдосовскую прессу. Выматерился я по этому поводу и забыл. Вы напомнили.
А газетенки демократические читать — время терять. Для меня это равносильно изучению фекалий господ дерьмократов.
— Ваши неологизмы — ебелдос, собздик, попздик...
— Это не мои, не мои. Что мое — то мое. А эти афоризмы просто благодаря «Секундам» широко известны стали. А что — нормальные слова. Если раньше, после революции 17-го года, могли детей называть Марксенами, Виленами, то почему бы после этой революции милой демократической семье, где он педераст, а она лесбиянка и где оба больны СПИДом, где оба защитники Белого дома, почему бы такой семье не наречь своего малыша Ебелдосом и не пускать от умиления слезы вперемешку с гноем?
— Ну раз вы такие советы даете, я могу быть спокоен: не обидитесь на то, что вас «Собеседник» замудонцем назвал, смысл-то какой глубокий заложен — Завтрашнее Мускулистое Державное Отечество — Невзоровская Цель.
— Это, ребята, уже вторично, как говорится, вчерашняя хохма — сегодня не хохма. Называйте, как хотите, но ведь это вы приходите брать у меня интервью, а не я у вас.
— Уели, Александр Глебович, уели. Только я ведь не на ристалище, чего мне с вами махаться?
— А я к вам как раз претензий и не имею. Я о тех, кто приходил, а потом задним числом над текстом измывался, мне всякие клички придумывал. Значит, говно мужик. Или баба.
«НЕ ТРОГАЙТЕ МОЮ ЛИЧНУЮ ЖИЗНЬ!»
— Книги, вышедшие в «Палее», для вас неожиданность?
— «Невзоров и Собчак» подписала какая-то фрейлина. Специальными вычислениями я не занимался, но, скорее всего, барышня из пресс-центра мэрии. Там несколько таких чувствительных. Я почему-то на барышень действую сильно.
А что касается второй книги, то тут ходил парень в очках. Интеллигент, кажется. Что самое страшное. Пытался выведать какие-то факты моей биографии. Был далеко послан. В результате написал книгу.
— Вы обмолвились о барышнях. Находите свою внешность сексуальной?
— Меня это меньше всего интересует. Хотя, скажем, недавно я вернулся из Приднестровья. Не думаю, что у молдавского ОПОНа, с которым я встречался в реальной ситуации на Кошницком плацдарме, была возможность оценить сексуальность моей внешности. По крайней мере, я доставал их не тем, чем достают во время сексуальных отношений.
— Это вы и о той снайперше, которую могли подстрелить, но не сделали?
— Да, о чем до сих пор жалею. Но ее потом все равно сбросили с восьмого этажа. Судя по описанию, это была именно она. Эта стерва перемолотила старух пятнадцать в Бендерах. Через свой оптический прицел. Только для того, чтобы, как выражаются умным языком, дестабилизировать обстановку в городе. Сидела в высотке и фигачила из биатлонской винтовки так, что у людей мозги на стену. Один раз я сам ее держал на прицеле, но на спуск не нажал. Баба, кстати, хорошенькая, крупная, может, поэтому и не выстрелил. А зря.
Из интервью с руководителем РТВ Анатолием Лысенко, подготовленного год назад.
Вопрос. А как вы, кстати, относитесь к Невзорову? Я его считаю лучшим из тележурналистов страны. И не боюсь это утверждать где только можно. (Я вас не провоцирую. Я почти искренен.)
Ответ бывшего куратора «Взгляда» был, увы, неоригинален, напоминая тональностью отзывы многих других профи:
«Ты знаешь мое отношение. Журналистом я его не могу считать. Я считаю его очень талантливым криминальным, полицейским репортером. Ничего близкого я не вижу у нас. Это суперкласс. Но когда он выходит на степень политического обобщения и пафоса, то сразу видна некоторая неглубина мышления, я бы так мягко назвал. И затем, извини меня, он очень легко управляем. Поверить в столь быстрый перестрой из ярого борца перестройки в защитника имперской системы? Я не очень верю. И оттого, что он сделал «Наши»... Мое твердое ощущение, что очень здо
